Заградотряд времени - Страница 30

— Документы есть?

— А то как же!

Я протянул капитану красноармейскую книжку Петра.

— Так, кадровый танкист, в финскую воевал, сержант. Танкистов не хватает, сержант, а ты — в пехоту.

— По-моему, и танков не хватает тоже.

— Это ты верно заметил. Ничего, подойдут из тыла части — еще зададим немцам жару. Ладно, будешь здесь служить. В батальоне некомплект, в штабе дивизии сказали — задерживать всех, отбившихся от своих, и доукомплектовываться. Иди в палатку, оформляйся.

— Спасибо, товарищ капитан.

— Не благодари, не за что.

Мы со старшиной прошли в палатку, где молоденький писарь внес нас в списки батальона, поставил на довольствие.

— Идите в первую роту, оба будете там служить. Командиром — старший лейтенант Синельников.

Мы вышли из палатки и, спросив у бойцов, где первая рота, нашли командира. Старшина, как старший по званию, представился.

— Пулеметчик? Очень хорошо. Вас только двое? Не густо. А ты чего в комбинезон вырядился? — обратился он ко мне.

— Я не вырядился, я танкист. Танк сгорел.

— Цирк прямо. Вчера кавалеристов прислали — без коней. Сегодня танкист без танка. Чего мне с тобой делать-то?

— Вы командир, решайте.

— Воевал, опыт есть?

— Еще с финской.

— Это хорошо, а то у меня в основном молодежь необстрелянная. Командиром отделения пойдешь во второй взвод. Оружие у взводного получишь. Старшина, командиром пулеметного взвода будешь.

— Есть!

— Свободен.

Я нашел командира второго взвода, молодого лейтенанта. Изучив мою, а вернее, Петра, книжку, лейтенант задумался.

— Мне бы сержанта бывалого, а они танкиста прислали. Ладно, на безрыбье и рак — рыба. Пошли, с отделением познакомлю.

Лейтенант подвел меня к бойцам, сидевшим у полуторки и при нашем появлении вскочившим.

— Представляю вам нового командира отделения — сержанта Колесникова.

Лейтенант повернулся ко мне:

— Оружие есть?

Я развел руками.

— Пошли со мной, поистине царский подарок сделаю.

В палатке лейтенант вытащил из ящика новенький автомат ППД и два магазина к нему.

— Владей! Стрелял когда-нибудь?

— Не приходилось.

— Патроны только экономь, прожорливая машинка. И далеко не стреляй, он только для ближнего боя хорош.

Я вернулся к отделению. Солдаты завистливо поглядывали на автомат. У всех были мосинские трехлинейки. Это потом появятся автоматы Шпагина — ППШ, Судаева — ППС, но сейчас автомат Дегтярева был редкостью. Живьем я видел его в первый раз. Проще швейной машинки, удобный в бою, он донимал лишь хлопотным снаряжением дисковых магазинов.

Прозвучала команда «Принять пищу». Красноармейцы потянулись к полевой кухне. Впервые за те несколько дней, что я был в этом времени, мне удалось нормально поесть. Жиденькому, но горячему супчику я обрадовался, как ребенок конфете. На второе — картошка с селедкой. Хлеб — черный, липкий, чаек — едва закрашенный, с двумя кусками сахара. Немудреная еда, но когда брюхо от голода к позвоночнику прилипло, все это показалось мне пиршеством.

После обеда потянуло в сон, но прибежал посыльный от командира взвода, передал приказ:

— Приготовиться к движению.

Бойцы закинули тощие вещмешки и скатки шинелей в полуторку и со смешками и матерком полезли в кузов горьковской «ГАЗ-АА». Я было уже сам поставил ногу на подножку кабины, как истошно закричали: «Воздух!» Все бросились от машины, вжались в землю, используя для укрытия небольшие ямки, ложбины.

Сначала проплыла в вышине «рама» — самолет-разведчик, а вскоре пожаловали стервятники — ненавистные пикировщики Ю-87. Ну до чего же паскудные создания!

Лес с пехотным батальоном обрабатывали бомбами и пулеметным огнем долго и тщательно. И чувства при этом у меня были самые несовместимые — страх за себя, обида за отсутствие наших истребителей и беспокойство за вверенное мне отделение.

Самолеты делали один заход за другим. Казалось, бомбардировке не будет конца.

Но вот гул мотора стих, улеглась пыль. Я поднялся. Рощица была вся перепахана — деревья повалены, а между ними — горящие и перевернутые машины, и убитые — много убитых, раненые. Не успев выйти на позиции, батальон понес тяжелые потери.

— Все живы? Доложитесь!

Из моего отделения погибло трое. Я, честно признаться, ожидал худшего. А вот полуторку нашу изрешетило осколками и пулями. Колеса пробиты, из радиатора течет вода. Похоже, пешком придется топать.

И точно. Примчался лейтенант:

— Как у тебя?

— Трое убитых и машине — каюк.

— У других — хуже. Строй отделение, выходим. Изрядно потрепанный бомбежкой, батальон вышел на грунтовку.

Глава 4

Позицию нам отвели — хуже не придумаешь. В широкой лощине, перед нами — ручей. Сзади, на пригорке, наши пулеметчики «Максим» поставили. Впереди — холм небольшой. Это плохо. С него немецкий наблюдатель запросто в бинокль наши позиции разглядит. А коли у немцев минометы есть, они головы поднять не дадут. Но выбора не было. Я — лишь командир отделения, на армейском жаргоне — «комод». Где приказали, там и должен стоять.

Начали окапываться. Для пехотинца главное — зарыться поглубже, тогда и пуля вражеская поверху пролетит, и от бомбежки окопчик спасет. И сколько пехотинцу той землицы перекидать-перелопатить за войну пришлось, ни один бульдозер не осилит, сломается. Вот и зарывались.

К вечеру вполне приличные окопы вышли. Уже в сумерках пришел комвзвода, оглядел окопы и остался доволен:

— Молодец, основательно окопался.