Я немного помялся, но затем все-таки направился за танкистами. А навстречу уже — комбриг в комбинезоне, из-под распахнутого ворота гимнастерка шевиотовая выглядывает, в петлицах — шпала.
Танкисты остановились и вскинули в приветствии руки к шлемофонам.
— Товарищ комбриг…
— Вольно! Молодцы! Все сам видел — и как танки немецкие били, и как гусеницу ремонтировали. Постойте, а Сергеев где?
— Убили командира и заряжающего, товарищ комбриг, еще в самом начале атаки. Из пушки в башню угодили. Мы бы хотели за телами сходить, похоронить по-человечески.
— Разрешаю. И к писарю подойдите, доложите обстоятельства гибели — надо родным похоронку послать.
— Разрешите идти?
— Не разрешаю. А кто же тогда из пушки стрелял, из пулемета? Я же ясно в бинокль видел — вы двое гусеницу ремонтировали, а из башни, из пушки и пулемета по немцам огонь велся.
— Вот он, товарищ комбриг. Из пехоты, во время атаки на броне сидел.
— Так, кое-что понятно. Вы двое свободны. Боец, ко мне!
Я подошел, представился:
— Боец Колесников, в бригаде второй день.
Комбриг глядел на меня с нескрываемым интересом:
— Пушку и пулемет за один день не освоишь.
— Так точно. Действительную в армии служил, в танковых частях, на Т-34.
— Отлично, боец! А то у меня в экипажах некомплект. Да и те, что есть, половина из запаса. В каком звании был?
— Старший лейтенант.
Комбриг бросил взгляд на мои пустые петлички:
— Тогда почему рядовой боец? Репрессирован? Разжаловали?
— Никак нет. К родным в Белоруссию поехал, под бомбежку попал, документы сгорели. Вот так рядовым бригады стал.
— В бригаду я тебя из пехоты забираю, оставляю на танке. Взвода, извини, как и звания, дать не могу — покомандуешь танком. Повоюешь пока рядовым, а дальше — как себя проявишь. Сам понимаешь — тут со штабом мехкорпуса связи нет, что уж про управление кадров РККА говорить. Выйдем из боев, выхлопочу тебе денька три-четыре — езжай в Подольск, в архив, или напрямую в Москву, пусть новые документы тебе выправят.
— Спасибо, товарищ комбриг!
— За что спасибо? Не водку пить зову — воевать.
Так я оказался в танковой бригаде седьмого механизированного корпуса. Как я позже узнал, до войны бригада располагалась в районе Наро-Фоминска и с началом войны была брошена навстречу танковым соединениям немцев, рвущихся к столице.
Оставшиеся в живых члены экипажа — механик-водитель и стрелок — приняли меня сразу, испытав в бою. На войне, да и в мирной жизни, так случалось не всегда. Они еще в том бою молчаливо признали меня своим командиром, хотя видели в первый раз.
Когда танкисты принесли тела погибших товарищей, мы вместе выкопали могилу, завернули тела в куски танкового брезента и похоронили.
— Ну что, командир, помянем наших боевых товарищей?
Механик забрался в танк и вернулся с фляжкой водки. Мы выпили, пустив фляжку по кругу. Потом механик повернулся ко мне и протянул руку:
— Давай знакомиться. Я — механик-водитель, Колесников моя фамилия. Звать Петром.
— Надо же, какое совпадение! Меня Сергеем звать, а фамилия — тоже Колесников.
— Однофамильцы, значит. А это, — механик указал рукой на невысокого черноволосого парня, — стрелок-радист, Зырянов Алексей.
— Ты откуда, друг?
— Из Ярославля.
— Надо же, и я из Ярославля. Значит, мы не только однофамильцы, но и земляки еще!
— Ты на какой улице жил?
— На Речной.
— А я — на Революционной.
— Так это же недалеко. Могли даже и встретиться.
— Могли, да здесь встретились.
— Ты вот что, командир, пройди к компохозу, получи комбинезон и шлемофон, в танке без этого — никак.
— Да и так уже шишек столько на голове набил!
— Зырянов, проводи командира, я машину проверю.
Алексей проводил меня к компохозу, где я получил темно-синий комбинезон и шлемофон. А на обратном пути меня увидел усатый сержант Кривохатько.
— Боец, ко мне! Ты почему из отделения сбежал? Говорят, в атаке ты на танке, в десанте был — видели тебя, а потом пропал. Я уж было думал — убили. А ты живой.
— Меня комбриг в танкисты перевел.
Сержант сокрушенно покачал головой:
— Жаль, и так в отделении только трое бойцов осталось.
И пошел дальше.
Я переоделся у танка в комбинезон, натянул шлем и почувствовал себя в своей тарелке. Ребристый шлем на голове, танк рядом, соляркой пахнет — что еще танкисту надо? Неожиданно в голове всплыл мотивчик:
Да у тебя же мама — педагог,
Да у тебя же папа — пианист,
Да у тебя же все наоборот,
Какой ты на фиг танкист?
Подбежал маленького ростика танкист в таком же, как на мне, комбинезоне:
— Снаряды брать будешь?
— Конечно.
— Сейчас телегу подгоню.
Я залез в башню, пересчитал оставшиеся снаряды.
Подъехала самая настоящая крестьянская телега со снарядным ящиком. Мы втроем погрузили три десятка снарядов в башню, разместили их в боеукладке.
— Алексей, пулеметные патроны возьми.
Алексей принес цинк с патронами.
Телега уехала.
— Это замкомбрига по вооружению был, — запоздало сказал Алексей. — Так бы шустро еще начпрод наш шевелился. Жрать пора, а кухней и не пахнет.
Кухня подъехала почти к вечеру. Нам привезли сильно запоздавший обед и вместо ужина — сухпаек. Налили по сто грамм фронтовых. И спал я почему-то в эту ночь спокойно, как у себя дома, когда не было войны.
А утром, когда умывался у ручья, возникла неожиданная и потому немного бредовая мысль: а может, однофамилец — мой родственник? Фамилия та же, сам из Ярославля, и самое главное — он Петр. А деда, могилу которого я искал, тоже звали Петром. И у моего отца отчество, естественно, Петрович. Не слишком ли много совпадений? Ладно, поговорить поподробнее с ним надо, скажем, после завтрака.